"это безрассудно" - сказала Причина, "это бесполезно" - отрезал Опыт, "попробуй" - шепнула Мечта.
Никто уже не расскажет, что ощущал Мисима в самый торжественный день
своей жизни, -- так сказать, что происходило "за кулисами". "На сцене" же
занавес поднялся ровно в 11.00 25 ноября 1970 года, когда из машины,
остановившейся во дворе столичной военной базы Итигая, вышел затянутый в
опереточный мундир "Общества щита" писатель Юкио Мисима. На боку у него
висел старинный, XVI века, меч. Сопровождали "центуриона" четверо молодых
людей в точно таких же мундирах. Гостей провели в кабинет коменданта базы
генерала Маситы. В 11.05 по сигналу своего предводителя студенты скрутили
генерала и забаррикадировали дверь. Мисиме, обладателю пятого дана по
фехтованию, не составило труда отбить мечом два вторжения растерянных,
ничего не понимающих штабных офицеров (при этом несколько человек он легко
ранил -- пролилась первая кровь этого кровавого дня). В 11.30 требование
террористов собрать во дворе солдат гарнизона было принято. В 12.00 Мисима
вышел на широкий балкон здания, взобрался на парапет и, картинно
подбоченясь, замер. Жестикулируя рукой в белой перчатке, он начал
произносить заранее подготовленную речь, но его почти не было слышно: над
базой уже пятнадцать минут висели полицейские вертолеты; взбудораженные
солдаты кричали и шумели -- не могли уразуметь, зачем знаменитый писатель
захватил их командира.
"Самураи вы или нет?! Мужчины или нет?! Ведь вы воины! Зачем же вы
защищаете конституцию, которая запрещает существование армии?" -- надсаживал
голос Мисима. А солдаты кричали: "Идиот!", "Слезай оттуда!", "Отпусти
командира!", "Пристрелите его!"
Через пять минут, так и не закончив речи, Мисима спрыгнул с парапета и
вернулся в комнату. "Они даже не слушали меня", -- сказал он своим
"преторианцам". Затем расстегнул мундир, надетый на голое тело, приспустил
брюки, снял с руки часы и сел на красный ковер. Один из студентов протянул
ему бумагу и кисточку -- Мисима собирался написать своей кровью прощальное
стихотворение, как того требовал самурайский обычай. "Это мне не
понадобится", -- спокойно произнес он. Взял в руки кинжал и, трижды
прокричав "Да здравствует император!", вонзил клинок в левую нижнюю часть
живота. Закончив длинный горизонтальный разрез, он рухнул лицом на ковер.
Теперь, согласно ритуалу, секундант должен был прекратить муки самоубийцы,
отрубив ему голову мечом. Мо-рита, которому через минуту предстояло тоже
умереть, три раза с размаху опускал клинок на еще живое тело, но попасть по
шее так и не сумел. Другой студент отобрал у него меч и закончил дело:
голова покатилась по полу...
Монах Мидзогути сжег Прекрасное, а сам остался жить. Юкио Мисима
предпочел самосожжение, уход из жизни вместе с Прекрасным. Но --
поразительная вещь -- оба эти поджога не достигли намеченной Цели, потому
что Прекрасное и в самом деле подобно фениксу, парящему над коньком крыши
Золотого Храма, сжечь его не так-то просто, несмотря на всю кажущуюся
хрупкость. Кинкакудзи и сегодня стоит над гладью Зеркального пруда --
мастера восстановили его в первозданном виде, он опять оказался неподвластен
пламени. Что же касается Юкио Мисимы, то подлинным его Храмом было не
тренированное тело, а книги -- многие десятки томов, образующие конструкцию
не менее причудливую и поражающую воображение, чем старый киотоский храм.
своей жизни, -- так сказать, что происходило "за кулисами". "На сцене" же
занавес поднялся ровно в 11.00 25 ноября 1970 года, когда из машины,
остановившейся во дворе столичной военной базы Итигая, вышел затянутый в
опереточный мундир "Общества щита" писатель Юкио Мисима. На боку у него
висел старинный, XVI века, меч. Сопровождали "центуриона" четверо молодых
людей в точно таких же мундирах. Гостей провели в кабинет коменданта базы
генерала Маситы. В 11.05 по сигналу своего предводителя студенты скрутили
генерала и забаррикадировали дверь. Мисиме, обладателю пятого дана по
фехтованию, не составило труда отбить мечом два вторжения растерянных,
ничего не понимающих штабных офицеров (при этом несколько человек он легко
ранил -- пролилась первая кровь этого кровавого дня). В 11.30 требование
террористов собрать во дворе солдат гарнизона было принято. В 12.00 Мисима
вышел на широкий балкон здания, взобрался на парапет и, картинно
подбоченясь, замер. Жестикулируя рукой в белой перчатке, он начал
произносить заранее подготовленную речь, но его почти не было слышно: над
базой уже пятнадцать минут висели полицейские вертолеты; взбудораженные
солдаты кричали и шумели -- не могли уразуметь, зачем знаменитый писатель
захватил их командира.
"Самураи вы или нет?! Мужчины или нет?! Ведь вы воины! Зачем же вы
защищаете конституцию, которая запрещает существование армии?" -- надсаживал
голос Мисима. А солдаты кричали: "Идиот!", "Слезай оттуда!", "Отпусти
командира!", "Пристрелите его!"
Через пять минут, так и не закончив речи, Мисима спрыгнул с парапета и
вернулся в комнату. "Они даже не слушали меня", -- сказал он своим
"преторианцам". Затем расстегнул мундир, надетый на голое тело, приспустил
брюки, снял с руки часы и сел на красный ковер. Один из студентов протянул
ему бумагу и кисточку -- Мисима собирался написать своей кровью прощальное
стихотворение, как того требовал самурайский обычай. "Это мне не
понадобится", -- спокойно произнес он. Взял в руки кинжал и, трижды
прокричав "Да здравствует император!", вонзил клинок в левую нижнюю часть
живота. Закончив длинный горизонтальный разрез, он рухнул лицом на ковер.
Теперь, согласно ритуалу, секундант должен был прекратить муки самоубийцы,
отрубив ему голову мечом. Мо-рита, которому через минуту предстояло тоже
умереть, три раза с размаху опускал клинок на еще живое тело, но попасть по
шее так и не сумел. Другой студент отобрал у него меч и закончил дело:
голова покатилась по полу...
Монах Мидзогути сжег Прекрасное, а сам остался жить. Юкио Мисима
предпочел самосожжение, уход из жизни вместе с Прекрасным. Но --
поразительная вещь -- оба эти поджога не достигли намеченной Цели, потому
что Прекрасное и в самом деле подобно фениксу, парящему над коньком крыши
Золотого Храма, сжечь его не так-то просто, несмотря на всю кажущуюся
хрупкость. Кинкакудзи и сегодня стоит над гладью Зеркального пруда --
мастера восстановили его в первозданном виде, он опять оказался неподвластен
пламени. Что же касается Юкио Мисимы, то подлинным его Храмом было не
тренированное тело, а книги -- многие десятки томов, образующие конструкцию
не менее причудливую и поражающую воображение, чем старый киотоский храм.
